Green S. Key. Безумно-безоблачный мир. Абстрактная повесть
Тарту, 2003

-Ты спрашиваешь, где дорога к свободе?
<…> Она в каждой вене твоего тела.
Сенека


I

Я шел по тихой и пустынной улице, шел по каким-то своим делам, сейчас уже и не припомню, каким именно. Очевидно, не таким уж и важным, раз я позволил себе заглянуть в небольшую, притаившуюся в тесном подвальчике пивную. Я раньше никогда здесь не был, да и на этот раз навряд ли бы почтил своим внимание сие питейное заведение, если б меня не привлекло необычное изображение на большом фанерном щите, косо приколоченном над входом в погребок: фигура в военной форме гусар, сидящая на грязном трехногом табурете, прикладывает к своей голове холодно-серебристый револьвер. Палец на спусковом крючке, курок отведен достаточно далеко, чтобы не побеспокоиться за содержимое буйной сорви-головушки. Да только вот вместо головы у стрелка была огромная граненая пивная кружка, до самых краев наполненная искрящейся янтарной жидкостью. Облако пены таяло, перетекало за край, медленными белыми струйками опускаясь куда-то за ворот гусарского мундира. Носом , очевидно, “лицевой” стороне кружки служила толстая прямоугольная ручка, под которой нахально-эпатажно располагались пышные черные усы. Да что там усы - вся картина была откровенно эпатажна!
Я замедлил шаг, потом и вовсе остановился, разглядывая щит. Картинка была выполнена с замечательным чутьем и профессионализмом, а яркие краски говорили о том, что появилась она здесь недавно. “Не иначе, как какие-то новые художники, из молодых,” – подумал я и улыбнулся, припоминая модное по нынешним временам английское словцо – “реклама”. Как емко и все в одном слове – подманить клиента, чтобы он этого и не заметил да еще и спасибо сказал! И задача-то, вроде, не хитрая – найти нечто такое, что привлекало бы сонных прохожих, будило в них скрытый азарт и заставляло посетить именно твое заведение. Сделать себе рекламу, имя, то есть.Ну, уж местный хозяин с этой-то задачей справился – я решился принять визуальный вызов и промочить как всегда в таких случаях пересохшее горло парой кружек холодного пива – очевидная “жертва рекламы”.
Погребок до мелочей соответствовал своему описанию в сотнях детективно-приключенческих романах или в подборке криминалных происшествий в “Московских Ведомостях”: полутемное, сырое помещение, слабо освещенное свечами; длинные, тяжелые деревянные столы, залитые липким пивом; дым дешевого табака и махорки. Было около полудня и посетителей почти что не было. Да и не рискнул бы я зайти сюда ближе к вечеру, легко можно было бы и не вернуться – не того поля ягода.
Резко оборвав разговор, на скрип двери обернулись двое за отделным столиком справа от входа. Один, молодой черноволосый парень, с шалыми глазами, неприятно улыбаясь, что-то тихо сказал собеседнику. Тот, постарше, почти седой, внимательно посмотрел на меня, жидко усмехнулся и снова в полголоса продолжил прерванный разговор.
Я направлился в противоположный угол, где вдоль стены располагалось что-то, похожее на стойку. За ней, уткнувшись подбородком в полупустую кружку с пивом, дремал еще один посетитель. Он, очевидно, даже не заметил моего появления.
Не успел я еще и сесть, как ко мне подошел хозяин – плотно сбитый, бородатый мужик, усердно вытирающий крупные красные руки о не вызывающий доверия чистоты фартук.
- Чего угодно, - хмуро спросил он.
- Пива угодно, - в тон ему ответил я, бросив на стол довольно крупную монету. Подхватив ее на лету, кабатчик проверил монетку “на зуб”, после чего расплылся в неуклюжей улыбке и, с словами ”щяс сделаем”, испарился. Появился он уже через минуту, неся на залитом пивом подносе три внушителных сосуда, каждый из которых был накрыт густой шапкой шипящей пены. Выставив кружки на стол, хозяин нарочито медленно стал пересчитывать мокрую темную мелочь в своей большой грубой ладони, но я небрежно мотнул головой, давая понять, что он может оставить ее себе. Зажав сдачу в кулаке, мужик несколько раз мелко поклонился, бормоча что-то вроде: “Ежели чего угодно, то всячески рады стараться…” и снова исчез, как будто его и не было.
Пачкая нос в пене, я попробовал напиток. Разбавленно, конечно, но не так плохо, как можно было бы ожидать. Достав из кармана свою старую, красного дерева трубку, я набил ее табаком, привезенным на прошлой неделе братом жены из Англии. Хорошо иметь свояка на дипломатической службе. Особенно, если любишь покурить хорошего дорогого табачку.
Погрузившись в свои мысли я и не заметил, как пролетело несколько часов. За это время количество посетителей увеличилось всего на два человека. Крепкий, не старый еще мужик, явно из заводских, взяв себе штоф водки и хлеба с луком, уселся неподалеку от меня. Размашисто перекрестившись, он громко хукнул в сторону и, далеко запрокидывая голову, легко осушил первый стакан.
Вторым зашедшим оказалась старая бабка, в темном, выцветшем платке и невероятно затасканном одеянии. Которое, к тому же, не скрывало ее горбатости. Что-то невнятно бубня, она заняла низенькую скамеечку слева от входа и, делая частые глотки, принялась жадно пить тут же купленное молоко, держа большую чашку обеими руками.
Одним долгим глотком я допил последнюю кружку и усилием воли заставил отяжелевшее тело подняться из-за стола. Меня немного качнуло, и я оперся руками о стойку. Заводской, обернувшись в мою сторону, по-доброму улыбнулся и задорно подмигнул.
Я подошел к двери, взялся за ручку и потянул на себя. Свежий воздух ворвался в душное, прокуренное помещение вместе со странным глухим шумом. По улице, несколько часов назад совершенно безлюдной, медленно ползла черная змея похоронной процессии.



II


Я подошел к двери, взялся за ручку и потянул на себя. Свежий воздух ворвался в душное, прокуренное помещение вместе со странным глухим шумом. По улице, несколько часов назад совершенно безлюдной, медленно ползла черная змея похоронной процессии. Значительная часть людей уже прошла мимо, растрепанной темной волной скрываясь за углом нежно-белого, опрятного домика. Плач и молчание создавали свой, неуловимый ухом звуковой фон, от которого воздух напряженно густел и обездвиживался. Фигуры, закутанные в траур, присутуленные, шли как не по своей воле, зомбированно покачиваясь и неуверенно продвигаясь вперед.
Я поднялся по трем крошечным ступенькам, отделявшим подвальчик от уровня города, и осмотрелся.
Справа, практически не скрипя колесами под тяжестью груза, приближалась телега, запряженная, правда, только одной, зато весьма внушительных размеров лошадью. Ее тянул, вел под уздцы, держа вытянутую руку у самой морды животного, тщедушный старичок. Он был пьян, если судить по походке. Что, впрочем, не мешало ему дружелюбно и вполне красноречиво поглядывать в сторону кабачка и на меня, в том числе.
Я услышал, как за спиной хлопнула дверь, и обернулся. Там появился черноволосый паренек, тот, с шалыми глазами. Как ему и полагалось, он сунул руки в карманы, прислонился к стене возле входа и принялся рассеянно наблюдать за происходящим.
Дверь приоткрылась еще раз и в проеме показалось сморщенное лицо старушки, той, что до этого внизу молоко пила. Она, кряхтя, поднялась по ступенькам и встала слева от меня, щедро крестясь и шепча молитву за упокой души. Потом жалобно прогудела:
- Ох, Господи, Господи! Гори-та какое! Не сирчай, Господи, воля твоя, дал – взял. Но, так вить малоденький такой еще был. Умер и не пажил-то даже. За что ты его так, Господи? – и несколько раз густо вздохнула. ( Как говорится: Но нет ответа! Высшее начальство, как и любой другой чиновник, не любит отчитываться по метафизическим вопросам. )
Алкоголь подогрел мое любопытство и я спросил:
- А кого хоронят-то, бабка. Не знаешь, не знакомого ли?
- Мертвяка хоронят, - в полголоса обронил паренек и с волчьей иронией стрельнул в мою сторону глазами.
- А как же, мил чилавек, канешно, знаю. Мне все тут, на этой улице – знакомые, - деловито произнесла старуха, - А хоронють-то кого - так это умер.
- Как? - не понял я.
- Умер он, чего тут не панять, умер и есть.
- Да я и сам заметил, что он умер, - не выдержал я, - а зовут-то его как?
- Да Умер и завут. Максим Андреевич Умер. Сынок Андрея Лукича, багатова чилавека, не уж-то не знаешь? Сразу видно, не нашенских будешь. – Она с некоторым подозрением, словно заново, взглянула на меня, но, все-таки, желание продолжить разговор одержало верх над предосторожностью (А каво пужатса-то, на своей улице?) и старуха продолжила. - И уж такие багатые и важные радители, а этот, нате вам, и удумал застрелиться из леворверта. Ах, грех-то какой, прасти ты его, Господи! – и усиленно принялась креститься.
- Мертвяк – он мертвяк и есть, - (не сказал бы я, что тихо) бросил черноволосый, смачно сплюнул сквозь зубы и ушел обратно в погребок.
- Вот нехристь-то, валчонок! – вслед ему пробормотала бабка, а потом живо обернулась ко мне и сказала:
- Ты, я вижу, мил чилавек, из небедных да любапытных будишь. Тех, кто за писанину всякую шибко умную денижку отдавать любят. Давай, купишь ты мне ище малочка да хлеба краюшку, а я тебе такую историю расскажу про мальчика этого самоубиенного, какой ты ни в одной своей книжке не найдешь, сагласен?
Конечно же, я согласился.
И вот, что мне рассказала старушка. Я постараюсь передать лишь фабулу, так как сюжет в бабулькином исполнении, обильно унасыщенный «иканьем» и «аканьем», привести здесь не считаю возможным.



Ш


Я постараюсь передать лишь фабулу, так как сюжет привести здесь не считаю возможным.
Или все наоборот…

* * *

Макс отбросил в сторону недокуренную сигарету и легко, не открывая дверь сочно-кровавого Мустанга-кабриолет, запрыгнул в салон автомобиля. Положив обе руки на баранку рулевого колеса, он медленно провел ладонями по полукругу, пока они не встретились внизу мизинцами. Всплеснув о руль всеми пальцами, он подкинул руки немного вверх, а потом с силой опустил их на ребро баранки, одновременно до упора вдавливая ногой акселератор. Мотор взвыл, тахометр стрелкой судорожно рванулся по окружности и машина, пережигая в дым резину покрышек, сорвалась с места.
Лениво расположившись в удобном кресле с высокими подголовниками, Макс ехал вдоль моря, подставляя теплому резкому ветру лицо. Движение по хайвэю было на этом участке небольшим, и он расслабленно вел автомобиль, управляя им при помощи одного только указательного пальца. Другой рукой он, не глядя, нащупал в кармашке двери солнечные очки, которые и водрузил на переносицу. Затем, сменив руки, Макс передал управление левой, а правую руку неторопливо опустил в сторону кресла для пассажира. Под ладонью оказалась мягкая податливая ножка, обладательница которой дурашливо тряхнула рыжей головой, скорчила смешную рожицу и сказала:
- А тебе идут. Очки.
- Ну-ну, а тебе – рожицы, – откликнулся Макс и тут же изобразил свои лицом что-то невероятное. Девушка засмеялась:
- А тебе не идут, не идут, понял! Ты не умеешь! Смотри! - и снова скорчила нечто до ужаса обаятельное.
- Да уж, так я точно не умею, - улыбнулся Макс и спросил: - Ты не видела, куда я положил пачку с сигаретами?
- А я их выкинула, пока ехали. Хватит курить!
- Что?! – вскрикнул он, - да там..!
Он резко надавил на тормоз. Машина с шипением остановилась. Макс всем телом повернулся к девушке и, прямо смотря в ее глаза, тихо спросил:
- Ты серьезно?
- А что там было, - также тихо и немного испуганно сказала она, - Я же не знала, что…
Макс набрал полную грудь воздуха, затем медленно, сквозь напряженные губы, выдул его обратно.
- Ладно, - вздохнул он, - ничего не поделаешь. Придется ехать обратно.
- Да что там такое? – уже с любопытством спросила она.
- Ничего, секрет. Потом скажу, хорошо?
- Ну, как хочешь! Мог бы и сейчас…
- Нет уж! Вечером, в другой обстановке. И, вообще, - я сержусь.
- Ну, не сердись, Максик. Я же не хотела, правда, и ты это знаешь!
«С этим забавным чертенком спорить все равно бесполезно», - подумал Макс и ответил:
- Ладно, не сержусь, не сержусь. Но ехать назад по любому надо. Разворачиваемся.
- Ну, что там было, Макс, а? Я же умру до вечера от любопытства!
- Ничего с тобой не случится, ты ведь из одного любопытства до вечера дожить захочешь. Правда?
- Вот и не правда! – притворно-обидчево пробурчала она. – Возьму – и не захочу! Так вот. Теперь я обиделась!
- Ну, потерпи, Маленькая, тебе понравится! – склонив голову на бок, комично прогнусавил Макс.
- Бу-бу-бу! – передразнила его она и показала язык. Потом засмеялась и добавила: - Хорошо, я подожду, но я тебе еще отомщу, несчастный!
- Мсти, только не очень жестоко, хорошо?
- Нет уж, как только можно жестоко и извращенно, ты это как раз заслужишь до вечера! Плохой!
- Ну, это мы еще обсудим сегодня. В ресторане.
- В ресторане? – вскинулась девушка. – Мы идем в ресторан, да?
- Ты не против, надеюсь? – наигранно притворяясь равнодушным, откликнулся Макс.
- Да нет, конечно!
- Тогда – терпи. И поехали.
Он развернул машину и снова прилично разогнался. Как он понял из объяснений девушки, пачку она выбросила прямо там, на пляже, где они и провели последних пару часов, покинув задыхающийся от жары и пыли город. «Все не так плохо, - беззлобно ругаясь про себя, подумал Макс, - Если туда никто до нас не приедет... Место безлюдное. Все не так плохо».
За полчаса доехав до места, он без труда отыскал хорошо заметную на практически белом песке пачку, заглянул в нее, удовлетворенно хмыкнул и убрал в глубокий карман брюк.
- Ну, Мааакс! – потеряв терпение, жалобно протянула пассажирка, - Ну, как так можно?
- Ну, потерпи, Малыш, мы ведь договорились. Скоро все узнаешь!
- Какой ты у меня, все-таки, упрямый! Я бы тебя, наверное, сильно ненавидела, если бы так не любила!
- От любви до ненависти.., знаешь… - начал он, но она несильно стукнула его кулачком в плечо и звонко крикнула:
- Фу, дурак какой! Противный, не говори так больше, слышишь?
- Да, что ты, Маленькая, не сердись! – Макс привлек ее к себе и, извиняюще заглядывая ей в лицо, поцеловал. – Я пошутил. Я тоже тебя люблю.
- Сильно-сильно?
- Очень сильно!
Они еще раз долго поцеловались и сели в машину.
- Ну, вот, теперь придется опять ехать по этой вечной дороге, - наморщила носик девушка, забывая, что именно она была виновата в этом возвращении. – А так хочется быстрее оказаться в городе… Тут нет где-нибудь дороги покороче?
- Надо поискать, - задумался Макс. – Здесь недалеко можно было бы выбраться на шоссе, не делая круга и сэкономить почти час.
- Здорово! – отреагировала она. – А в чем проблема, почему ты раньше там не ездил?
- Понимаешь, надо забраться по довольно крутому подъему, а я не уверен, что машина вытянет.
- Так давай попробуем! – загорелась она, - Быстрее дома будем!
- Попробовать-то можно, - с сомнение в голосе сказал Макс, потом добавил уже уверенно: - Конечно, давай попробуем!
Когда через минут пять они подъехали к месту, о котором он говорил, уверенности поубавилось. Горка, даже в самом пологом месте, уходила вверх градусов под сорок.
- Я даже не знаю, - растерянно выдавил он, - Скорее всего ничего не получится.
- А ты разгонись посильнее, - азартно зашептала девушка, заводя и его, - и все у тебя получится. Я в тебя верю!
Расстояние, которое надо было проехать вверх по горке, составляло метров семь, не так уж и много. Но такой высокий подъем несколько смущал.
- Это может быть опасным, - предупредил он.
- Да что ты параноишь, трусишка? Ничего с твоей машиной не случится!
- Да я не за машину беспокоюсь.
- Ты забыл – я обещала дожить до вечера? Так что тебе не удастся увильнуть от обещания сводить меня в ресторан!
- Ну, тогда – пристегнись, - посоветовал Макс, сам следуя своему совету.– Счастливо оставаться, Хьюстон! – Удачи, Челленджер!
Он развернулся в кресле вполоборота, оглянулся и дал задний ход. Ехал медленно, прикидывая, какого расстояния будет достаточно, чтобы машина смогла свободно взобраться по такому склону и выбраться на шоссе. Место, которое он выбрал для подьема, и внизу, и на верху было довольно сглаженным, так что можно не беспокоиться за передний бампер или глушитель. Недоверие вызывал еле выделяющийся на фоне всего подъема бугорок. Он был совсем не широкий, и если все правильно рассчитать, то его можно будет пропустить между колесами… «Да чего я парюсь?» - подумал Макс. – «Как ребенок!»
Он затормозил, потом пару раз надавил на педаль газа не отпуская сцепления, прогревая и без того рвущийся в бой двигатель.
- Ну, что надо сказать папочке? – с улыбкой повернулся он к девушке
- Поееехали! – во весь голос крикнула она.
Колеса засвистели, и автомобиль рванулся с места, стремительно набирая скорость. «Все-таки я зря так далеко отъехал», - сказал самому себе Макс, - «Что ж, тем легче взлетим!»
Холм быстро приближался, прямо рос на глазах. Мотор взвыл, когда машина начала взбираться по склону. Небо рванулось навстречу, пассажиров тряхнуло, ремни безопасности больно резанули по плечам.
- Это здорово! – закричала девушка, - Это как на американских…
Откуда она взялась, эта черная кошка? Она выскочила слева, сперва бросившись под колеса, а потом, изогнувшись всем телом, отпрыгнула в сторону и вниз, пропадая из поля зрения. От неожиданности Макс дернул руль, и правое переднее колесо наехало на бугорок замеченной ранее кочки. Машина на секунду зависла в воздухе, как бы раздумывая, стоит ли двигаться дальше, а потом оторвалась от земли, совершая резкое сальто.
Пока автомобиль делал кувырок назад, жизнь, как обычно, пролетела перед глазами черно-белыми кадрами несмешных комиксов…
А потом…

Удара не было. Или не было воспоминаний об ударе. Макс очнулся от боли в левом плече, в которое врезался ремень безопасности. «Да, дела», - попытался произнести он, осознав происшедшее, но не услышал своего голоса. Болела шея и затылок. Все тело ныло как на утро после драки. Он осторожно повернул голову к девушке. «Вот попали, да?» - хотел спросить он у нее, но осекся. Шея девушки была неестественно изогнута, в широко открытых глазах не было смысла, а из ноздрей текла тонкая струйка крови.
- Только не это, Боженька, прошу, только не это, - зашептал Макс, боком выбираясь из машины.
Оказавшись на траве, он попытался подняться, но упал, вскрикнув от сильной боли в левом колене. Тогда, почти ползком он двинулся вокруг автомобиля, который скинуло в самый низ ската, уронив кабриолет колесами вверх. Повторяя: «Только не это, Господи!», как заклинание, сквозь самим неощущаемые слезы, Макс добрался до девушки.
Она была мертва. То ли она плохо закрепила свой ремень безопасности, то ли механизм не выдержал удара. Она умерла мгновенно, сломав шею при ударе о землю. Может быть, до этого она еще и успела додумать: «…горках! Как это клево!»
Макс молча уткнулся лицом в ее бледненькую, еще теплую ладошку, и затих на несколько минут. Потом сел и пустым взглядом обвел окрестности. Не было ни одной машины. Его начало знобить. Что бы сделать хоть что-то, он начал ощупывать карманы в поисках сигарет. Пальцы наткнулись на картонную пачку. Он достал ее, открыл и заглянул внутрь. Память тут же вернулась. Макс изо всех сил сжал пачку в кулаке и резко отшвырнул ее в сторону. Потом закричал…



IV


…Макс молча уткнулся лицом в ее бледненькую, еще теплую ладошку, и затих на несколько минут. Потом сел и пустым взглядом обвел окрестности. Не было ни одной машины. Его начало знобить. Что бы сделать хоть что-то, Макс начал ощупывать карманы в поисках сигарет. Пальцы наткнулись на картонную пачку. Он достал ее, открыл и заглянул внутрь. Память тут же вернулась. Макс изо всех сил сжал пачку в кулаке и резко отшвырнул ее в сторону.
Потом закричал…

* * *

- Так что там, все-таки, было, в этой пачке? – спросил тихий девичий голосок.
- Там было кольцо, обручальное, - спокойно ответил молодой человек. – Я хотел подарить ей его вечером, в ресторане. Хотел предложить выйти за меня замуж. Я ее любил. Как никого другого.
- Ужасно! Это действительно ужасно! – прошептала девушка, приложив руки к груди. – Я даже и не знаю, что тебе сказать.
- Да не говори ничего, пожалуйста, - попросил он.
- Но, что поделаешь, жить-то все равно надо, – доверительно произнесла она.
- Надо? – переспросил Максим, - Кому надо?
- А тебе самому, что – не надо, что ли? – задохнувшись, крикнула она.
- Нет, - спокойно ответил Максим. – Абсолютно.

* * *

Они познакомились некоторое время спустя после аварии. Макс только два дня как вышел из больницы. У него оказалось серьезное повреждение коленного сустава. И нервной системы. Тогда, с места аварии он пытался уйти сам. Как только к перевернутой машине подъехал школьный автобус и из него выскочило полтора десятка ребятишек, он с трудом поднялся и, не говоря ни слова, двинулся по дороге в сторону города. Вызванная водителем автобуса полиция нагнала его лишь минут через двадцать. Долго уговаривали сесть в машину, но Макс шел, казалось, даже не замечая их. Потом были две недели душевной комы в дорогой частной больнице, где он лежал, сутками уставившись в белый потолок, и постоянно молчал. Его пичкали снотворным и транквилизаторами, пытались задавать какие-то вопросы, но он не реагировал. Однажды утром он сел на кровати, пошевелил поврежденной ногой, осторожно встал, опираясь о стену. Вышел в коридор. Там встретил кого-то из врачей, сказал «Я ухожу» и исчез раньше, чем кто-либо успел что-нибудь предпринять.
Домой он не вернулся. Целые сутки провел на берегу реки, отрешенно наблюдая за водой. Там она его и нашла.



V

Домой он не вернулся. Целые сутки провел на берегу реки, отрешенно наблюдая за водой.
Девушка подошла неожиданно. Просто встала между ним и водой и стояла так, пока он не поднял голову и не посмотрел на нее.
- Чего с тобой? Плохо, да? – она заботливо протянула руку, чтобы потрясти его за плечо, но Макс судорожно отдернулся. – Ну, совсем псих! Ты хоть говорить-то можешь?
- Ты кто? – хрипло отозвался Макс,
- Гляди-ко – говорящий, а я уж думала немой совсем. – хмыкнула девушка. – Ты тут со вчерашнего дня сидишь. Что – не заметил, да?
- Кто ты? – повторил Макс, пытаясь выбраться из паутины воспоминаний и больничного лекарственного дурмана. Кажется, он никогда ее раньше не видел, так чего ей от него нужно?
- “Кто-кто?” - заладил. Не родственник. Нина меня зовут. Ты-то кто будешь?
Навязчивая энергия, источаемая девушкой, не давала ему снова замкнуться в том темном колодце, где он провел последних две недели. Макс огляделся, покрутил шумящей головой, ощутил сильное чувство голода. Потом взгляд его вернулся к глазам девушки. Они были темно-карие, почти черные.
- Что тебе от меня надо? – уже зло спросил он. – Чего ты хочешь?
- Я? Да я ничего не хочу! Была здесь вчера – ты сидишь, прихожу сегодня, смотрю – опять сидишь. Вот и подошла. Человек, все-таки, - не мадам Тюссо.
Она присела рядом, положила руку ему на колено и сказала:
- Знаешь-ка что, пойдем ко мне, раз уж тебе жить негде. Я тебя накормлю, выспишься и можешь идти куда захочешь.
Потом встала, будто возражений и быть не могло, и направилась вдоль набережной. И Макс пошел за ней. Сам удивился, но пошел.

Идя несколькими шагами позади девушки, он стал с равнодушным интересом разглядывать свою внезапную знакомую. Ей было не больше двадцати двух. Чуть выше среднего роста. Черные короткие волосы, стрижка под мальчика. На девушке была длинная коричнево-зеленая кожаная куртка, из воротника которой торчала худая, аккуратная шейка. При ходьбе Нина слегка сутулилась, что, впрочем, ее не портило. Прищурив свои темные глаза и задрав голову, она с детской улыбкой смотрела, как в светлом весеннем небе на перегонки летают ласточки. Обернувшись к Максу, она пропела:
- Весна – весна! Как хорошо!
- Ведь хорошо, что весна, правда? – Она остановилась, посмотрела ему в глаза, потом добавила: - Да, случай тяжелый. Но, может, придумаем что-нибудь.
Улицы сменяли одна другую, дома становились ниже и темнее и Макс оказался в части города, в которой он никогда прежде не был. Они прошли мимо дома, в подвале которого, под большой прямоугольной вывеской, располагалась пивнуха. На вывеске - большом деревянном щите – была изображена огромная пивная кружка с густой шапкой пены. Больше ничего на “полотне” не было, но яркий свежий янтарь жидкости в кружке говорил о том, что работа художника еще только начата. И у Макса появилось слабое ощущение, что это все уже где-то было, но у него просто не хватает сил вспомнить где и когда.
Прошло еще сколько-то времени, прежде чем девушка остановилась и, указывая на серое деревянное строение, произнесла:
- Вот тут я и живу.
Естественно, занимала она не весь дом и даже не весь этаж. Ей принадлежали две маленикие комнатки на втором этаже, куда пришлось подниматься по узкой скрипучей лестнице, даже днем плохо освещенной. За неприметной, без номера, дверью пряталась уютная квартирка, без излишеств, но с претензией на изящество, каким его видят девушки в двадцать лет.
Нина накормила Макса, потом, не обращая внимания на его слабые возражения, заставила лечь на низенький топчан. Он еще нервно проворочился с полчаса, а потом, все же заснул, может, впервые так крепко и спокойно за последние полмесяца.

Когда он проснулся, за окном было уже темно. На столе стоял немного помятый, но начищенный до блеска горячий самовар, пара стакатов и тарелочка с печеньем.
- С добрым утром – добрый вечер! – звонко произнесла девушка. – Поднимайся, чай стынет.



VI


Когда он проснулся, за окном было уже темно. На столе стоял немного помятый, но начищенный до блеска горячий самовар, пара стаканов и тарелочка с печеньем.
- С добрым утром – добрый вечер! – звонко произнесла девушка. – Поднимайся, чай стынет.
Голова прошла, но состояние легкой усталости все-таки осталось. Бывает так при продолжительном напряжении нервной системы, когда сознание, засыпая, отключается, но мышление продолжает судорожно рефлексировать и ты просыпаешься совершенно не отдохнувшим.
Макс посидел немного на топчане, по-турецки скрестив ноги и разглядывая комнату. Два чистых светлых окошка выходили на улицу. Большой, почти круглый сундук, сверху на него поставлено зеркало. Горшочки с какими-то странными цветами. Картинки с пейзажами, полка с книгами, коричневый квадрат стенки печи. Круглый стол посреди комнаты.
- Эй, лама, давай открывай свои глаза и подсаживайся. А то без чая останешся, - начала проявлять нетерпение девушка. – Потом насмотришься.
Макс встал, осторожно наступая на больную ногу, подошел к столу и тяжело опустился на табурет. Нина сама налила ему чаю в стакан, положила кусочек сахара и подвинула печенье.
- Ну, что, горе мое, - она выжидающе посмотрела на Макса. – Давай, рассказывай.
И он рассказал ей. Рассказал все… Про поездку, пляж, аварию и пачку.

Какое-то время они сидели молча.
- Так что там, все-таки, было, в этой пачке? – тихо спросила Нина.
- Там было кольцо, обручальное, - спокойно ответил молодой человек. – Я хотел подарить ей его вечером, в ресторане. Хотел предложить выйти за меня замуж. Я ее любил. Как никого другого.
- Ужасно! Это действительно ужасно! – прошептала девушка, приложив руки к груди. – Я даже и не знаю, что тебе сказать.
- Да не говори ничего, пожалуйста, - попросил он.
- Но, что поделаешь, жить-то все равно надо, – доверительно произнесла она.
- Надо? – переспросил Максим, - Кому надо?
- А тебе самому, что – не надо, что ли? – задохнувшись, крикнула она.
- Нет, - спокойно ответил Максим. – Абсолютно.
- Ты, что – умереть хочешь? – шепотом спросила она.
Макс не ответил.
- Но, почему? Почему ты не хочешь подождать, ну, хоть немного, а? Подожди, ты успокоешся, все образуется. Ну, прошу тебя! Нельзя же так…, слышишь меня?
- А как можно, скажи мне пожалуйста! – Макс побледнел, глаза его тускло горели. – Как можно жить, если жизнь не нужна, если нет смысла ее продолжать? Зачем, а?
- Ну, погоди, может он и появится.
- Мне суррогат не нужен, понимаешь, не-ну-жен. Я не хочу переживать все заново и вспоминать, как это было раньше.
- Значит ты уже все решил? – почти шепотом спросила Нина.
Он промолчал.
- И когда…?
- Скоро, может завтра.
- Ну, что я могу поделать с тобой, раз уж ты все решил? - с отчаянием в голосе произнесла Нина.
- Не мешать и только-то, - тихо сказал Макс.



VII


- Значит ты уже все решил? – почти шепотом спросила Нина.
- Да.
- И когда…?
- Скоро, может завтра.
- Ты совсем не хочешь жить?
- Больше нет.
- Ну, что я могу поделать с тобой, раз уж ты все решил? - с отчаянием в голосе произнесла Нина.
- Не мешать и только-то, - тихо сказал Макс.
- А как? Каким, э-э, - она запнулась на следующем слове, - способом? Ты придумал уже?
- Нет, но это и не важно, мне все равно.
- Но ты же не собираешься, как малолетняя школьница, набиваться колесами или крысиным ядом? Учти – это больно.
- Ты то откуда знаешь?
- Да уж знаю. Было по дурости, еле откачали. – нехотя сообщила Нина.
- Ты травилась?! – с удивлением произнес Макс. – Давно?
- Я же говорю – по дурости. И тебя, дурака, отговариваю, потому что дурость все это. Да знаю, – не послушаешь. Так ведь?
- Так. – Макс помолчал, потом добавил. – Знаешь, я ведь застрелиться решил.
- У тебя, что - пистолет есть? – в голосе девушки прозвучало нездоровое любопытство.
- Пока нет. Но у меня есть деньги и я, кажется, знаю, где его можно приобрести. Сегодня схожу туда, поговорю.
- Обещай мне, что ты вернешься сюда, прежде…, прежде чем…, ну, ты понимаешь, да?
- Хорошо, обещаю.
- Обещаешь?
- Обещаю.
- Ты обещаешь мне, что, как купишь пистолет, сразу вернешься сюда?
- Да я же уже сказал – обещаю...!
- Смотри, три раза пообещал, - сказала Нина, поднялась из-за стола и начала убирать посуду. – Сегодня поздно уже, ночь почти. Завтра с утра встанешь, если не передумаешь, то иди и ищи, чего хотел. Но только помни про обещание…
Она быстро навела порядок на столе, разделась и легла на маленький диванчик в соседней комнате. Макс посидел еще какое-то время, поджав ноги и обхватив колени обеими руками, потом тоже скинул одежду, затушил керосинку и лег на топчан.
Сон не шел. Максим лежал и думал о завтрашнем дне. О своем последнем дне. Потом, тихо выругался и сказал самому себе: «Прекрати думать в завтрашнем времени, слабак! У тебя нет больше на это прав».
И провалился в сновидения.



VIII


Максим лежал и думал о завтрашнем дне. О своем последнем дне. Потом, тихо выругался и сказал самому себе: «Прекрати думать в завтрашнем времени, слабак! У тебя нет больше на это прав».
И провалился в сновидения.

Утро началось с солнечного зайчика, брошенного в лицо Максу открытой форточкой. Молодой человек сладко потянулся, поднялся с постели и выглянул в окно. Было примерно часов одиннадцать. Внизу, по улице, двигался по своим делам обеспокоенный люд, проносились редкие автомобили.
Нины не было. На столе лежала записка: «Чай кончился, пей кофе. Сигареты на подоконнике. Вернусь к вечеру. Помни об обещании». Макс подержал записку в руках, ощущая исходивший от нее легкий аромат незнакомого парфюма. Потом аккуратно сложил в четыре раза, убрал в карман брюк и стал варить кофе. Взяв с подоконника сигарету, он закурил, наслаждаясь тонкой смесью ароматов табака и кофе. В это последнее утро все органы чувств работали, казалось, с предельным усилением.
Выйдя на улицу, он поймал такси, забрался на заднее сиденье и назвал адрес. Невысокие деревянные домики сменяли друг друга, пока не превратились в привычные каменные джунгли. В нужном месте он вышел, где-то приобрел телефонную карту и принялся кружить по району в поисках аппарата. Наткнувшись на него возле какого-то детского магазина, Макс по памяти набрал номер.
Трубку сняли только после десятого гудка.
- Аллэ, кто это? – обладатель низкого хриплого голоса, не стесняясь, жевал в микрофон.
- Ганс, это Макс. Здорово.
- А, Макс! Хайль тебе, мэн! – Человек на том конце провода явно обрадовался. - Где пропадаешь?
- Не по телефону. Мне встретиться с тобой надо.
- Нет проблем, чувак-человек! Адрес помнишь?
- Да, помню.
- Ну вот и приходи. Когда будешь?
- Минут через тридцать.
- Жду.
Макс добрался до места быстрее, чем рассчитывал, поэтому постоял немного внизу, у подъезда. Затем поднялся на третий этаж и позвонил в дверь. Секунду спустя щелкнул замок и в проеме двери показался налысо бритый парень в черной, плохо отглаженной рубашке.
- О, Макс, здорово! Заходь сюда скорее.
Максим прошел в коридор, затем, за хозяином, на кухню.
- Пиво будешь? – Ганс скрылся в недрах холодильника.
- Да, давай, - ответил Макс, разглядывая кухню. Ничего не изменилось с тех пор, как он был здесь последний раз. Даже пыльная паутина, давно покинутая пауком, над вентилятором. Въевшийся в стены запах растворителя тоже вызывал определенные воспоминания.
- Ну, говори, чего зашел, - спросил Ганс, выставляя на стол четыре бутылки пива. – Ведь не присто так, скажи?
- Ганс, мне волына нужна, – сказал Макс, не глядя в глаза собеседнику. – Очень нужна. Поможешь? Деньги есть.
- Опаньки-опачки, Максику ствол понадобился! Ну, надо же! – и добавил уже менее иронично, - А что случилось, может я как помогу?
- Нет, нет, все нормально, просто нужно. Мне.
- Ну нужно, так нужно, нет проблем. Поможем. – Ганс принялся что-то искать в карманах, потом вытянул на свет связку ключей. – Сразу посмотрим или сперва пивка попьем?
- Давай уж лучше сразу.
Они прошли в комнату. Ганс опустился на колени перед кроватью и выташил из-под нее широкий чемодан, судя по всему, достаточно тяжелый.
- Ну, давай посмотрим, что у нас тут, - сказал Ганс, открывая крышку. – А тут у нас – кто бы мог подумать! – все по-прежнему. Что тебе нужно - выбирай.
Макс склонился над чемоданом, заполненным оружием. Ему стало немного не по себе от такого количества вариантов.
- Может сам посоветуешь что-нибудь, - сказал он, слегка покраснев он волнения.
- Так, что могу предложить, господа? – театральным голосом начал рекламировать свой товар Ганс. – Вот пистолетики – ТТ, Вальтер, вот Беретта – тоже ничего. Ну это так, на любителей пукалок. Сам я револьверы предпочитаю. Зацени. – Он вынул из груды оружия тусклый ствол с барабаном и, слегка прищурившись, поднял его на уровень глаз. – Красавец! Смит энд Вессон. Машина надежная, убойная. Отсутствие проблем гарантированно. Рекомендую.
Макс взял револьвер, взвесил его в руке – солидно-тяжелый, внушающий доверие. Так и хотелось приложить его к виску, проверить на степень удобства, но сдержался.
- Слушай, а откуда все это? – выдавил он, чтобы сказать хоть что-то.
- Да, так – эхо. – отозвался Ганс.
- Какое эхо? – не понял Макс.
- Эхо чужих заблуждений. Не важно. Как – подходит?
- Да, нормально, беру. Сколько?
- Обижаешь, дАрАгой товаришь! Пойдем-ка пивка попьем-ка, пойдем-ка попьем-ка! – Ганс резко закрыл чемодан и, с усилием давя обеими руками, запихал его обратно под кровать. – За столом и обсудим твою покупку.
Они снова вернулись на кухню.
- Что – так и не расскожешь, зачем ствол понадобился? – спросил Ганс, зубами открывая пивную бутылку.
- Не сейчас, знаешь, в другой раз как-нибудь, - ответил Макс, осознавая, что опять говорит в “завтрашнем” времени. – Еше увидимся. Где-нибудь…
- А, ну-ну, как знаешь, за язык не тяну. Каждый сам ищет свою Хиросиму. Давай теперь о деньгах. Только для тебя – 400 баксов. И патроны. Знаю тебя – во зло не употребишь, поэтому и отдаю с легким сердцем. Дунуть хочешь? – внезапно поменял тему Ганс.
- А? – не понял Макс.
- Курнуть, говорю, хочешь? На дорожку.
- Нет, спасибо, сейчас не могу. Дела.
- Ну, как знаешь. Мое дело предложить, твое дело – дела. С собой хочешь?
- Давай, - согласился Макс и взял маленький плотный пакетик. Потом засунул револьвер за ремень под свитер, коробку с патронами в карман и попрощавшись с хозяином квартиры, покинул оную, чтобы никогда сюда больше не возвращаться.
Чтобы сдержать обещание, данное Нине, пришлось опять брать транспорт, потому что иначе он никогда бы не нашел нужного адреса. Подходя к ее дому, он увидел свет в окнах второго этажа. Нина была на месте.


IX


Чтобы сдержать обещание, данное Нине, пришлось опять брать транспорт, потому что иначе он никогда бы не нашел нужного адреса. Подходя к ее дому, он увидел свет в окнах второго этажа. Нина была на месте.
- Я уж боялясь, что ты не вернешься. – сказала она, открывая дверь. – Достал?
- Достал, - ответил Макс.
- Покажи! – порывисто зашептала она.
Вместо ответа, он выложил оружие на стол.
Нина осторожно, как злую кошку, погладила револьвер кончиками пальцев.
- Ого, - тихо сказала она, - какой он… холодный.
Она села напротив Макса, крестом сложила руки на столе и мгновение абсолютной тишины спустя спросила:
- Ну, а теперь что?
- Теперь, - спокойно ответил Макс, - теперь я уйду…
- И куда это ты собрался? – напряглась девушка.
- Ну, не здесь же? – Макс попытался пошутить, - Ты представляешь, какая здесь грязь будет?
- Ты слышал когда-нибудь о Любовниках смерти?
- Ну, кое-что слышал.
- Я была с ними. Тогда и травилась. А потом нас разогнали и я осталась одна.
- Ну, а я то здесь причем? – Макс сглотнул, предчувствуя недоброе.
- Я с тобой пойду. – просто сказала Нина.
- Куда? – все еще не понимая, спросил Макс.
- Туда… - она улыбнулась, глубоко заглядывая ему в глаза. – Туда, Макс.
- Да ты дура совсем, да?! – взорвался Макс. – Ты что, думаешь, я теперь откажусь от решения, чтобы только ты не стала делать того же? Ты понимаешь, что это моя жизнь? И это моя смерть, у меня с ней свои счеты. И ни ты, ни кто другой не сможет мне помешать. Я сделаю, что хочу, а ты уж там сама решай, жить тебе или умирать. Понимаешь? И не впутывай меня в свои бредовые фантазии!
- Я не хочу, чтобы ты отказывался, Максим. Я хочу, чтобы ты взял меня с собой.
- Да пошла ты…!
- Я пойду, - тихо, но упрямо произнесла Нина. – Следом.
- Делай, что хочешь, - устало махнул рукой он.
Он начал рыться в карманах в поисках патронов. Нина обеими руками подняла тяжелый револьвер и приставила его к виску.
- Мне идет? – с грустной улыбкой спросила она.
- Положи на место! – зло сказал Макс. – Я вот сейчас застрелюсь, а ты уж сама думай.
- Это так по-детски звучит – “я сейчас застрелюсь!” – засмеялась девушка. – Глупый ты!
- Да ты, я вижу, не умнее моего! – он нашел, наконец-то, патроны и выложил их на стол. Вместе с коробкой он достал и маленький прозрачный пакетик.
- Ой, а что это такое зеленое? – удивилась Нина. Она положила револьвер на стол, взяла пакет и стала рассматривать его на свет.
- Конопля, - нехотя ответил Макс. – Будешь курить?
- Буду! – с готовностью ответила девушка.
- Ты пробовала? – с легким удивлением спросил он.
- Да, как-то курила, еще в университете. Пила с однокурсниками, ну один и предложил…
- Что? Ты училась в университете? – Макс действительно сильно удивился.
- А почему это тебя так удивляет? – засмеялась Нина. – Если ты считаешь меня дурой, это не значит, что все так считают.
- Я не говорил, что считаю тебя дурой, - терпеливо ответил Максим.
- Говорил! Ты сказал, что я совсем дура!
- Не передергивай. Это относилось совсем к другому. Я говорил, что не хочу, чтобы ты стрелялась.
- Я тоже не хочу, чтобы ты стрелялся… - начала девушка, но Макс поднял руку с открытой ладонью вверх, как оратор, требующий тишины:
- Все, не будем больше об этом, хорошо? – Нина хотела что-то добавить, но просто молча кивнула и Макс продолжил, высыпая содержимое пакетика на стол: – Что ты учила в универе?
- Я занималась восточными языками и культурой. – ответила девушка, подсаживаясь ближе к нему.
- Восточными? – переспросил Макс. – Ого! И какие языки ты знаешь?
- Ну, японский, например. Правда, совсем чуть-чуть, - смущенно добавила она. – Нас тогда всех, я имею в виду “любовников”, выгнали из университета. Без права на восстановление. Вот так я и не доучилась.
- Нравилось учиться?
- Да, нравилось. Я вообще восток люблю. Инь-ян там, восходящее солнце, сакура в снегу… Настоящая романтика. Кстати, если бы наши тела обнаружили в Японии, то знаешь, что подумали?
- Какие тела? – не понял Макс.
- Ну, потом…, понимаешь, уже после…
- А ну, и что бы они подумали.
- Они бы решили, что мы устроили самоубийство по сговору – синдзю.
- Как? – От любопытства Макс даже перестал набивать папиросу коноплей.
- Синдзю или единство сердец. Это когда два человека совершают самоубийство по какому-то общему порыву, договорившись, то есть.
- Ну, мы с тобой ни о чем таком не договаривались, - заметил Макс.
- А еще могут подумать, - пропуская мимо ушей его замечание, продолжила Нина, - что мы были любовниками.
- Смерти? – удивился Максим. – У них в Японии тоже был ваш филиал?
- Да, нет же! – засмеялась девушка. – Обычные любовники. Представь, у них влюбленные тоже могут покончить с собой, от счастья. Это называется дзеси – самоубийство влюбленных. Как Ромео и Джульетта, знаешь?
- Ну, если я ничего не путаю, Ромео и Джульетта не от большого счастья себя поубивали.
- Не важно. Главное, что они готовы были убить себя из любви к другому.
- Дурные они какие-то, твои японцы.
- Ничего они не дурные. Просто у них другое отношение к смерти и к самоубийству. Принято, например, перед тем, как убьешь себя, написать какое-нибудь стихотворение, коротенькое и красивое. Вместо прощальной записки.
- Знаешь хоть одно? – Макс закончил набивать косяк и теперь трес его, добиваясь плотности.
- Знаю, конечно. Мы, когда были “любовниками”, тоже писали стихи перед смертью, так я перед своим отравлением на листке написала – погоди, сейчас вспомню…
Она закрыла глаза и нараспев прочитала:

О чем печалиться в конце сухому пню,
На коем никогда не вырастет цветок?

- И это все? – разочарованно хмыкнул Макс. - Вот так стихотворение! Сама придумала?
- Нет, это японский поэт XII-го века. Тебе не понравилось?
- Да, знаешь, как-то непривычно – ни рифмы, ни ритма, да маловато уж очень.
- У них немного другая традиция стихосложения. Главное – смысл, вложенный в строки, а не восемь глав «Евгения Онегина».
- Ну, уж это я и сам заметил. – Макс помолчал немного. – Понимаешь, я, когда сидел у моря, тоже зарифмовал несколько строчек.… Хочешь послушать?
- Конечно! – с жаром ответила девушка.
- Предупреждаю, это не твоя Япония, на эпитафию точно не годится, но… Ладно, слушай.
Он набрал воздуха в грудь, собираясь с духом, а потом выпалил почти без выражения:

Знай, есть предел физическим страданьям.
Страданиям души предела нет.
И чем поддерживать надежду ожиданий,
Когда внутри погаснет свет?

- Ну, и как тебе? – смущаясь, спросил он.
- Очень красиво, - ответила Нина. – На первый раз. Я думаю, ты можешь записать это и оставить как прощальные строки.
- Вот еще, очень надо, - отозвался Макс. – Еще подумают, что я застрелился как непризнанный гений.
- Да уж, - согласилась Нина, - у нас не Япония.
- Ладно, молодая исследовательница Востока, давай курить что Бог послал, – помахал в воздухе косяком Макс. Он прикурил папироску от керосиновой лампы и глубоко затянулся.




X

- Ладно, молодая исследовательница Востока, давай курить что Бог послал, – помахал в воздухе косяком Макс. Он прикурил папироску от керосиновой лампы и глубоко затянулся. – Держи.
Нина приняла косяк двумя напряженно-прямыми пальчиками, слегка присутулившись над столом, сделала затяжку и вдруг начала отчаянно кашлять.
- Что, профессионалка, горлышко обожгла? – заботливо, но с иронией поинтересовался Макс. Он сделел еще один затяг и выдохнул вместе с дымом: Ничего шалушка, да? Торкает.
- Ничего, да, - согласилась Нина, прокашлевшись. – Без поздняка.
- А-а-а-Ха! – во весь голос засмеялся Макс, - откуда ты слов таких набралась? От студентов своих?
- А что? – покраснела Нина, - Я не так сказала, да?
- Да все нормально, не парься. Кури-кури, давай.
Перемахнувшись еще по паре раз, они притихли. Слышно было, как за окном по улице стучат чьи-то ноги, ездят машины, гудят струны линий электропередач. Макс мусолил между пальцев дымящуюся “пятку” и внимательно взглядом изучал комнату.
- Что, соседям не помешаем?
- Чем? – недоуменно спросила девушка.
- Ну, шумом. Определенным.
- А, ты об этом… Я и забыла уже…
- Тем лучше, значит не будешь.
-Как это – не буду! – возмутилась Нина. – Очень даже буду! Что мне, после тебя весь этот бардак одной вычищать придется? Не дождетесь!
- Ну, тогда я уйду сейчас.
- Никуда ты не уйдешь! – заорала Нина.
- Да тихо ты, тихо! – примиряюще пробормотал Макс. – О соседях подумай. Их там у тебя орда за стеной. Еще вызовут…
- А насрать! – Ответила девушка и опять села за стол, из-за которого выскочила в момент спора. Но она уже успокоилась.
- Ну, может нас, конечно, и рать, но это нам врядли поможет.
- Как? – не дошло до Нины.
- Уже все, пролетели. Послушай, а может спалить на прощанье весь дом, а? Лучше всякого стихотворения!
- Да ты что?!
- А что? Представь, как будет красиво: пламя, два трупа, револьвер, мозги и пожарники!
- Фу, какой ты! И я не хочу, чтобы мое тело горело! А вдруг я буду уще не совсем мертвая? Никто же не знает…
- Да, женщина убъет в тебе искусство. – разочарованно протянул Макс.
- А в тебе искусство убъет человека! – не осталась в долгу Нина.
- А мне все равно, что убъет во мне человека, - равнодушно отозвался Макс.



XI


- Да, женщина убъет в тебе искусство. – разочарованно протянул Макс.
- А в тебе искусство убъет человека! – не осталась в долгу Нина.
- А мне все равно, что убъет во мне человека, - равнодушно отозвался Макс.
- Да ну тебя, зануда! Ничего мы сжигать не будем. Я лучше стихотворение оставлю.
- Какое? Опять японское? – иронично усмехнулся Макс.
- Нет, свое. Только что придумала. Но, попыталась под японское.
- Давай, толкай! – Макс начал забивать второй косяк.
Нина сцепила пальцы рук, опустила голову взглядом в стол и печально произнесла:

Уцепившись за край облака,
Из стороны в сторону раскачивалась одинокая капля,
Отставшая от дождя,
И думала…

- Да, не лучше того будет, но мне нравится, - честно признался Макс. – Трогательно и сильно. Глубоко, одним словом.
- Да ты кроме этого слова ничего и не знаешь! – вдруг вспылила Нина. – Вставляешь его где надо и где не надо!
- Погоди, тебе не кажется, что это уже где-то было? – подняв голову и посмотрев девушке в глаза, сказал Максим.
- Что – было? – опешила она.
- Ну, вот это мгновение, эти слова, это все, не кажется, нет?
- Ничего мне такого не кажется! – сердито ответила Нина.
- Ну, значит мне показалось, - кивнул Макс и продолжил набивать папиросу.
- Когда кажется – креститься надо!
- А я другой вариант слышал – “почему, если что-то хорошее, то обязательно кажется?”. Ну и как тебе?
- Смешно! – улыбнулась девушка.
- Не обижайся, ладно? Мне действительно понравилось стихотворение. Уж я бы точно лучше не написал.
- Да ладно тебе… - сменила она гнев на милость. - А ты вообще пробовал когда-нибудь что-нибудь написать, серьезное?
- Что, например?
- Ну, например, рассказ или что-то покрупнее?
- Если честно, то была одна темка, - Макс оторвался от дела и уставился куда-то внутрь себя. – Я ее, правда, так и не написал, но очень хотелось.
- Расскажи! – попросила Нина.
- Не хочу. Она не интересная.
- Ну, расскажи, что ты?
- Потом, может быть.
- Что значит – потом? – завелась девушка. – Я же умру от любопытства!
- Ты и так умрешь, - холодно ответил Макс и вдруг замер. – Стоп! Это уже точно когда-то было!
- Не знаю, что там у тебя когда было, ну-ка быстро рассказывай!
- Хорошо, слушай. Медуза-Горгона… - знаешь, да? Ну, так вот – Медуза-Горгона идет по улице современного города, но все жители так сосредоточены на себе и своих делах, что даже те, кто на нее смотрят, не видят ее. Соответственно, не каменеют. Она сама останавливает человека, разговаривающего по мобильному телефону, заглядывает ему в глаза, но видит там лишь пустоту. Потом замечает свое отражение и превращается в камень. Вот и все.
- Прик-кольно-о! – восхищенно протянула Нина. – А говоришь – не можешь! Такие темы выдаешь!
- Да ладно, не перехвали!
- Я серьезно, это надо написать и издать.
- Да некогда уже…
- Ну, да, конечно. – оборвала свой порыв девушка. – Я так вообще. В принципе.
- Объясно, какой смысл вообще писать что-либо? Как говорят ученые, земля остывает. Снег кругом тает. В Англии и Греции наоборот – снега выше крыши. Гольфстрим – знаешь Гольфстрим,? – он тоже остывает, теряет свою силу и скорость. Прогнозируют, что если экосфера будет изменяться в таком темпе, то у человечества останется лет триста. Может меньше. Ну, так и скажи мне, стоит ли писать на такой срок “вещи для вечности”?
- Так все плохо, да? – тихо спросила Нина.
- Да не волнуйся, нам это не грозит.
- Почему?
- Догадайся.
- А-а, ну да.
- Давай-ка курить, милая моя любовница Смерти. - Он склонился над керосиновой лампой и раскурил косяк. – Кури и не философствуй.
Несколько минут стояла тишина, заполненная дымом.
Потом Нина, откашлевшись, сказала:
- Не понимаю, почему люди убивают себя. И почему одни нации делают это чаще других? Можешь объяснить?
- Охота тебе ковыряться в этом! – недовольно поморщился Макс. – Ты же занималась языками, должна понимать, что каждый язык подстраивает под себя мышление пользователя. По твоим японцам это отлично видно. Они японцы не потому, что они пишут такие стихи, а наоборот, они пишут такие стихи, потому что они японцы. Понимаешь? Язык формирует сознание. Язык – это код. То есть, сознание кодируется. Ну, а если язык несет в себе скрытый код танатоса, то и получается, что некоторые нации оказываются закодированы на самоубийство. По-моему, все просто.
- Это - не просто, это – ужасно! – вспыхнула Нина. – Получается, от человека ничего не зависит?
- Знаешь такую поговорку: хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах.
- Не смешно, - фыркнула девушка.
- Вот и я о том же.



XII


- Знаешь такую поговорку: хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах.
- Не смешно, - фыркнула девушка.
- Вот и я о том же, - грустно сказал Макс.
- Ну, а что, кроме этого танатоса в языке больше ничего нет?
- Почему, есть еще эрос.
- Это что – язык програмирует на секс? – усмехнулась Нина..
- Не только, но и это тоже. Плюс изнасилования.
- Скажи-ка мне, как мужчина женщине, почему мужчины насилуют женщин? – попросила она. – Чего им не хватает?
- Нежности им не хватает. Почему-то принято считать, что мужчины в ней не нуждаются. Это же чисто женское выражение – мужчина – большой ребенок. Пусть так. Но что будет, если ребенка лишить ласки и нежности? Он злым вырастет, правильно? И будет мстить. Хорошо еще социальность спасает. Не дает инстинктам вырываться наружу. А что, если в человеке животного больше, чем социального? Ведь у животных нет законов. Есть только естественность и право сильного. Вот такой человек и берет, что ему нужно, по праву сильного. А его за это потом сажают в зоопарк.
- В какой зоопарк?
- Ну, в тюрьму, разницы нет.
- Что, в этом и проблема – в отсутствии внимания и ласки со стороны женщин?
- Не думаю, что это все. Наверняка есть еще и подсознательная зависть.
- К чему? – удивилась Нина.
- К вашей женской нервной системе, - криво усмехнулся Макс. – Ты слышала хоть об одном мужчине, потерявшего сознание от оргезма? Кобелев не в счет.
- Нет, не слышала.
- А слышала античную легенду, как мужчину, по его просьбе, боги превратили в женщину?
- Ну, кажется…
- Не суть. Он сразу пустился во все тяжкие, а когда его превратили обратно, он заявил, что на уровне ощущений и наслаждений, женщина получает девять десятых, ну, а мужчина – оставшийся минимум. Вот и представь, как обидно, когда тебе даже этим минимумом по собственному желанию воспользоваться не дают. Будешь тут завидовать.
- Знаешь, - засмеялась Нина, - мне кажется, Фрейд был бы счастлив заполучить тебя в качестве пациента. Уж очень вариант нестандартный – изнасилование из зависти.
- Да, ладно, забудь.
Нина посмотрела Максу в глаза и немного хрипло произнесла:
- Ты меня хочешь?
Макс наклонил голову в бок, ответил на ее взгляд своим и, секунду подумав, сказал:
- Физически – да, а сам – нет. Не обижайся.
- А с чего ты взял, что я обиделась? - повысив слегка дрожащий голос, ответила девушка. – Ну, что, мы будем сегодня делать Это?
- Да, конечно. – устало произнес Макс. – Сейчас, только патроны вставлю и…
- Погоди ты все вставлять. – перебила его Нина. - Давай попробуем в русскую рулетку сыграть, а? Все равно ничего не теряем.
- А это мысль! – оживился Макс. – Всегда хотелось, но как-то не решался. А теперь и карты в руки.
- Скорее уж и ствол в висок, - с сарказмом в голосе отозвалась она.
Макс открыл барабан револьвера, сунул в одно из семи отверстий патрон, круговым движением взмахнул оружием, защелкивая барабан, положил пистолет на стол и сказал:
- Ну, вот и все. Посидим на дорожку?
- Посидим, - тихо ответила Нина.
На них опустилась густая тягучая тишина. Мыслей не было, было лишь одно нервное подергивание глаз. Потом Макс зашевелился и взял со стола револьвер:
- На всякий случай – прощай.
- Прощай, - эхом отозвалась Нина.
Макс крутанул ладонью левой руки барабан, приставил револьвер к правому виску и нажал на спусковой крючек. В практически осязаемой тишине курок лязгнул впустую.
- Ф-ф, - судорожно выдохнул Макс воздух, который набрал в грудь перед выстрелом. – Один-ноль, не в мою пользу.
Нина сидела напротив бледная как простыня.
- Давай, теперь я, - прошептала она.
- Может не надо? – попросил Максим.
- Давай, я сказала! – уже тверже произнесла она. – Моя очередь.
Она обеими руками подняла тяжелый револьвер и приставила его к виску.
- Мне идет? – с грустной улыбкой спросила она.
- Идет, - ответил Макс и в очередной раз за сегодня подумал, что это уже где-то было.
Нина неловко крутанула барабан, прижала ствол к голове и спустила курок.
Жуткий грохот отшвырнул ее тело влево от стола вместе с фонтаном крови и мозгов. Макс вскочил с резким вскриком, пытаясь увернуться от этой волны смерти и ужаса. Сердце от шока билось наперегонки с мыслями.
- Да что же это такое? – зашептал он срывающимся голосом, стирая ладонью кровь со своего лица. – Ну что же это такое?
Он осторожно, точно боясь спугнуть неподвижное тело, подошел к Нине.
- Мертва. – зачем-то сказал он самому себе. – Внезапно мертва. Как-то все по-булгаковски…
Он поднял залитый кровью револьвер и оглянулся в поисках коробки с патронами. Но ее нигде не было – ни на столе, ни в карманах, ни на полу.
- Черт возьми, Нина! – заорал он. – Ну, куда ты дела эту чертову коробку, сука!
После выстрела в ушах стоял противный, вызывающий тошноту, звон. “Она выкинула их в окно,” – почему-то подумал Макс. “Окно-окно-окно!” – запульсировало в голове. Макс поднял глаза и увидел себя в большом зеркале. За спиной отражалось окно. Макс закрыл глаза, резко развернулся и, больше ничего не видя, бросился в оконный проем.
Полет длился для него бесконечно…

* * *

Где-то…

- Боже ж ты мой! Да ты светишься! От тебя свет исходит, честно! Может, ты святой?
- Нет, Ганс, я не святой. Просто я человек, откоторого исходит свет. И ничего более.

- А может это из меня выходит… жизнь?



ХШ


Где-то…

- Боже ж ты мой! Да ты светишься! От тебя свет исходит, честно! Может, ты святой?
- Нет, я не святой. Просто я человек, откоторого исходит свет. И ничего более.

- А может это из меня выходит… жизнь?

* * *

- Свят, свят, свят! Хоть и нельзя просить за самоубийц, но возьму грех на себя, упокой Господь душу мальчика этого неразумного.
Скрипучий голос старухи вырвал меня из нити повествования. Я огляделся. В подвальчик за это время стал набиваться народ. Кое-кто уже не добро начинал посматривать в мою сторону. Я дал старухе в три раза больше, чем она просила и покинул пивную.
Выйдя на улицу, я еще раз внимательно посмотрел на рисунок на щите. Становилось темно и гусарский мундир был уже практически не различим. Но огромная кружка ядовито-желтым пятном выделялась на этом темном фоне. И вдруг мне показалось, что она мне подмигнула..!
- Свят, свят, свят!

* * *


Старая кляча стала, совсем уже старая. Да и кто становится моложе? Нет таких… Я так полагаю. Вот и лошадка моя – тоже. Вместе свой век доживем и ладушки. Подняли сегодня ни свет, ни заря. Мол, Семеныч, помошь нужна, гробик на кладбище доставить надобно. А кто умер-то, спрашиваю. Да сынок Андрея Лукича, говорят. Бог ты мой, тошнешеньки, что же это делается под небом твоим? Старики живут, детки умирают. Да, так и сказал. Ну, запряг свою старую, поехали. Сначала в дом Андрея Лукича, за телом. Ой, богато живут, красиво! Дом большой, чистый, не моя халупа. Гробик на тележку поставили, снова поехали. Вот и едем уже целый час. А жарко, пить охотца. Вон, по левую руку, и подвальчик пивной. Да не уйти никак, не оставить тележку. А так хотелось бы!
Глядико, закопошились люди добрые! Повыскакивали на свет Божий из подвальчика! Интересно, значит, посмотреть им, что происходит. Ну смотрите, смотрите. Мне-то что, не жалко. Жалко, что не могу с вами, родные вы мои, местами поменяться. А вон и Матвеевна лясы точит, да еще и с каким-то важным господином. Небось, опять свои страшилки про мальчиков самоубиенных рассказывает. Тьфу, дура баба, дура и есть! Однако ж на молочко копеечку все ж имеет. Хват баба. Не люблю таких. А господинчик-то ее как на меня смотрит, как смотрит! Не извольте беспокоиться, Ваше Вашество, по первому разряду похороним. И поплачем, и в могилку аккуратненько опустим, и закопаем. Глубоко.