Doxie. Проза
Тарту, 21 апреля 2005

ПАССАЖ «НЕ ЗАВИДУЮ ЦВЕТАМ»

      Есть такая старая французская песенка «Завидую цветам». А позавчера До смотрела фильм, в котором известная социологиня Эйн Рэнд бьёт своего молодого любовника, гада рыжего, по морде. Целых три раза, и из носа любовника выделяется густая красная капля и останавливается на щеке – немым укором…ура, воротничок белой рубашки спасён, и любовник, ни слова не говоря, идёт продолжать лекцию. До нравятся фильмы, в которых женщины бьют мужчин. Особенно пожилые тётки своих цветущих хахалей. «Цветущих»…но при чём тут настоящие цветы и какие-то французские песенки, и вообще фигня выходит полная, и не ведОмы «докси» путями логики, резона и дедукции. И поэтому хочет До объяснить, что к чему. Есть такой затасканный афоризм: «Женщину нельзя ударить даже цветком». До свою глупую голову даёт на отсечение, что не мужчина, а некая несчастная «мужем битая», может, даже «из-за угла стрелянная» бабёнка до этого «дотумкалась». А мужчины это подхватили и растиражировали. Представила себе До несколько вполне колоритных парочек, в которых «он» бьёт её не кулаком, не молотком, а всмерть напуганным цветком.

      ПАРА ПЕРВАЯ. Гном-скопидом бьёт девочку-эльфочку жутиком-лютиком. От этого эльфочка раскалывается – надвое, и каждая половинка ведёт гнома к заветному кладу.

      ПАРА ВТОРАЯ. Домовой бьёт кикимору кактусом (цветущим, разумеется!). Или, на худой конец, геранью. А хозяева всё списывают на выжившую из ума бабушку и долго обвиняют её в порче имущества.

      ПАРА ТРЕТЬЯ. Водяной бьёт русалку лотосом. А если нет своих лотосов – он их из Ганга выписывает. Специально для русального личика. А русалка в отместку утаивает от водяного весь жемчуг и выпивает его, предварительно растворив в рыбьем жире.

      ПАРА ЧЕТВЁРТАЯ. Адонис бьёт Киприду, конечно же, розой. Прямо шипами тычет, глаза норовит выцарапать. И ничего он не «никнет», солдопёр проклятый. Усы нафабрены – нет у древних греков усов кольцами, а у него есть! – рожа красная…А Гефест всё куёт и поёт. Он лудильщик и медник. Дух его молод. Марс – отставник-рамолик, будущее Адониса. А крошка Эрот плачет оттого, что бьют его маму, но он сам кого угодно обидит.

      ПАРА ПЯТАЯ. «Очень пьяный Дионис бьёт усталую вакханку…». Это из доксиного стишка. А чем он её колошматит? Тирсом? Тпр-ру, ведь это же не цветок, а жезл. А какой бы цветочек подошёл Дионису. Жимолость, наверное. Целый кустик жимолости, от запаха которой можно впасть в транс. Вакханка угодливо хихикает и уворачивается только для виду. Потому что очень пьян Дионис и больше в собственную физию жимолостью тычет, а не в вакханкину.

      ПАРА ШЕСТАЯ. Бог сна Морфей бьёт Нокту - богиню ночи алым маком. Кровь льётся по её прекрасному чёрному личику – на небо. Это значит, рассвет начинается, а бедняжка До опять ни минуты не спала и плохо ей, очень плохо…заплакать хочет, да не может.

      ПАРА СЕДЬМАЯ. Добрый король Карл лупит благонравную королеву Каролину мощной лилией, как и положено цесарям. Правда, иногда, находясь «под шофе», он несколько забывается и вместо лилии, в качестве орудия наказания, употребляет самый что ни на есть настоящий скипетр. Тяжёлый, зато золотой и утыканный рубинами и алмазами. А у королевы-страдалицы от этого синяк во всё смазливую мордашку. И ходит она после каждого такого «цветочного праздника» по три месяца в чёрной венецианской маске, и все находят это чарующим, трогательным, волнительным, и появляются у королевы всё новые и новые юные любовнички, а король свой скипетр со злости гложет.

     ПАРА ВОСЬМАЯ. Старичок-бодрячок хлещет старушку-потаскушку пыльным бессмертником. А та от одного-единственного удара становится вечно юной и всегда живой. И прыг на старикашку, словно сиамская кошка с верхотуры на блестящую плешь. Спасается наш старичок бегством – в объятия другой, уже без всякого обману старушки. Они прижимаются друг к другу и «хором, дружно» испускают дух.

      ПАРА ДЕВЯТАЯ. Поэт-буквоед, классицист недоделанный, мутузит графоманку-оборванку букетиком бледных, как он сам, нарциссов. И орёт: «Тютчева нужно читать, Фета, Блока и Кушнера! А не Асадова!». А она зенки вытаращила, ничего не чувствует, в трансе находится…или в экстазе – называйте, как хотите… «меня» с «тебя» рифмует и «зиму» с «весной»…И очень ей эти рифмы нравятся. Особенно вторая. А классицист уже на стенку полез – мраморную, с колоннами. И спрыгнул с неё. А за стенкой его Музы – ам! – и съели.

      ПАРА ДЕСЯТАЯ: Маленький мальчик бьёт маленькую девочку одуванчиком, да ещё и «дурой» обзывает. А та – руки в боки! – да как выпалит:

Я дурочка-Снегурочка.
Мой папа Дед Мороз,
А мамочка – фиалочка,
А ты – пузатый пёс!

      И начинает хныкать: ведь Дочь Фиалки ни в коем случае нельзя лупить вульгарным одуванчиком. Девочка не может это выразить словами, и не знает она, что такое «вульгарный», но всё правильно понимает и поэтому совсем уж заходится в рыданиях. А мальчик давно уже убёг обижать других девочек – до самой смерти.

      ПАРА ОДИННАДЦАТАЯ, и предпоследняя. Революционер (эсер, эсдек, троцкист, маоист, анархо-синдикалист, нужное подчеркнуть) метелит «сочувствующую» курсистку (дочь кулака, середняка, мелкого кустаря, «кита» рыбопромышленности», кабардинского князя, покровителя символистов-извращенцев, ненужное вычеркнуть) пучком красных гвоздик и, метеля, разъясняет все надстройки-базисы ПРАВИЛЬНОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПЛАТФОРМЫ. «Сочувствующая» косеет на левый глаз, зато кается-отрекается от всех своих прежних интеллигентских вкусиков и взглядиков. Берутся они за руки и мчатся разрыхлять почву для НОВОГО ХРАБРОГО МИРА, а Гавроши, их будущие сыночки, свистят им вслед.

      ПАРА ДВЕНАДЦАТАЯ (и , как До надеется, последняя). «Дитя-цветок» бьёт «ДитЮ-цветок» ихним собственным «Дитёнком-цветёнком», обвиняя её в присвоении последнего грибочка. Не простого, а от которого ты «в небо улетай», только тебя здесь и видели. А где грибки, там и ягодки…например, холмы черничные, пути ежевичные, поля земляничные…да ещё в заоблачных сбитых сливках, и чем выше, тем больше этих сливок.

        Сие сочинение принадлежит перу Докси, узницы замка УФ-Ф-Ф!